Kinoart: Аул крепчал. «Чума в ауле Каратас», режиссер Адильхан Ержанов

Source: Kinoart: Аул крепчал. «Чума в ауле Каратас», режиссер Адильхан Ержанов

На двадцать пятый год от рождения «Киношока» стало окончательно ясно, что быть простым народом гораздо более плодотворно, чем великодержавным. Что талант и без всякой великодержавности является не региональным и не этнографическим, а только самим собой – талантом. Что принадлежность к нации не гарантирует таланта (никто не обязан любить плохое кино, только потому что оно – национальное). И что визуальная антропология, вечно делающая реверансы в сторону «местечковых» обычаев и культов, с талантом не справится никак – просто потому, что в свой понятийный аппарат не включает ни искусство, ни кино, ни индивидуальность.

«Чума в ауле Каратас»
Автор сценария, режиссер Адильхан Ержанов
Оператор Едиге Несипбеков
Художник Ермек Утегенов
В ролях: Айбек Кудабаев, Нурбек Мукушев, Толганай Талгат, Константин Козлов, Баймурат Жуманов, Адемока, Арслан Акубаев
The Partysans
Казахстан
2016


 

kinoshok logoАдильхан Ержанов как «имя» целиком выпестован фестивальным движением и журналами об искусстве начиная еще с 1999 года, когда ему было семнадцать лет. «Киношок» последовательно отмечал его полнометражные работы: «Риелтор»[1], «Хозяева»[2] – и так же закономерно, что «Чума в ауле Каратас» помимо Гран-при нынешнего фестиваля получила диплом Гильдии киноведов и кинокритиков. Именно в культуре, в том числе кинематографической, режиссер искал то место, где можно наконец похоронить всю советскую власть: он родился в тот год, когда умер товарищ Брежнев Леонид Ильич, бывший, помимо прочего, автором мемуарного произведения «Целина», удостоенного – вместе с «Малой землей» и «Возрождением» – Ленинской премии по литературе.

В «Риелторе» точка отсчета – двухтысячелетнее степное прошлое, в «Хозяевах» – средневековый «юмор висельника», доковылявший до степи. Новый фильм представляет собой конспект накопленного опыта в форме жесткого, аскетичного антисоветского памфлета – как бы краткий курс антиистории ВКП(б).

Однажды ночью в аул на машине приезжает новый аким – глава поселения с беременной женой. Их никто не встречает, сельсовет закрыт и запущен, рядом живая свинья копается в грязи, топится печка-буржуйка, старый черно-белый телевизор показывает советский балет «Спартак» про римских рабов. Наконец, сидящий на улице полураздетый толстый человек оказывается главврачом аула, а заодно родным дядей беременной, о чем своего мужа – акима она «забыла предупредить». Далее выясняется, что более 90 процентов бюджета аула расходуется на некое ВПГ – оказывается, это всего лишь вакцина против гриппа. Новый аким просит показать ему больных, ему показывают одного в палате, похожей на тюремный карцер, и просят лечить «по методике», а именно заставлять петь и танцевать. Новый аким остается с больным наедине, тот после танцев падает и просит: «Они воруют, а мы умираем, сделайте хоть что-нибудь». Новый аким, насмотревшись на телеги и носилки с трупами, которые сжигают в яме, намерен выяснить, что же это за «грипп», объявить эпидемию, поехать в город, привезти комиссию, всех уволить и начать лечить людей.

Для этого есть условие: необходимо либо его личное распоряжение, либо хоть одна подпись от жителей. Но тут выясняется, что старый аким и не собирался оставлять должность и тем более объявлять эпидемию, а никаких подписей от жителей не получишь. Беременная жена давит: надо сначала поработать на дядю, «а потом ты пойдешь наверх». Новый аким пытается уехать. Ему корежат машину, потом избивают в присутствии и по приказу старого акима, который спокойно признается: «Конечно, никакой тут не грипп. Это чума, все давно это знают. Только не надо ничего менять. Великие народы – всегда на грани исчезновения».

Сидя за пиршественным столом, местная власть требует от нового акима подписать очередной бюджет на вакцину против гриппа, мотивируя свои преступления национальной традицией. Новичок парирует: «А то, что люди умирают, – тоже традиция?» Слышит ответ: «Ну, получается, что так, раз все привыкли». К ответу присоединяется жена: «Не подпишешь – ребенка не будет». Новый аким не подписывает, его в наказание на сутки закапывают в землю по горло. Голова торчит рядом с оторванной головой Ленина, валяющейся в канаве, куда люди сливают помои. Над Лениным плавает живая красная рыбка.

Когда откапывают, оказывается, что землекопы с лопатами строят в ауле мировой экспоцентр, а жена заболела и лекарств нет. Герой умоляет главврача достать лекарства – тот молчит. Он берет топор и идет убивать этого дядю – но тот спокойно подставляет голову, потому что знает: новый аким убить не может. Тогда он бросает топор и берет винтовку, чтобы выстрелить в телевизор – тот показывает теперь встречу Путина с Назарбаевым. Случайно попадает в местную сумасшедшую. Кровь пролита, в том числе на телевизор. Старый аким тут же его приговаривает, сидя на импровизированном троне, где рядом с ним живая серая кошка. Нового акима сажают за стол, прибивают руки гвоздями и в последний раз хором требуют вслух признать, что в ауле всего лишь грипп, а не что-то иное. Когда он говорит: «Нет, не грипп, а чума», – стол обливают бензином и поджигают. Жена спокойно смотрит на все из окна. Наутро шляпу приговоренного из кучки пепла достает оставшаяся в живых сумасшедшая.

В аульном колорите фактически изложен библейский сюжет о Спасителе и его казни, где в роли фарисеев – старая местная власть. Несмотря на внешний минимализм, быт аула вполне узнаваем. Регулярно на станции жители видят проносящийся вихрем международный экспресс, молодежь хихикает над «парочками», подглядывает в соседские окна, над всем этим витает воздушный шарик, а в бараке трещит стиральная машина-автомат. Но, чтобы не возникало сомнений, кто Спаситель, а кто фарисеи, которым он «жить мешает» (на «Киношоке» звучало и такое мнение), фильм концентрируется именно на культуре, а не на бытовых подробностях. Финальный «утренний» кадр – единственный при естественном освещении. Весь остальной фильм снят в темноте (в духе немецкого экспрессионизма), в ночи, освещаемой кострами, факелами и парой старых фонарей. Тьма допускает любые ассоциации – например, тень «чумного доктора в клювастой маске» из времен «черной смерти» ХIV века.

chuma 2«Чума в ауле Каратас»

Казалось бы, где Европа и где аул? Но именно по казахским степям проходил в ХIV веке Великий шелковый путь, принесший из рассадника в пустыне Гоби чуму, уничтожившую пол-Европы. Аскетичность изображения тоже из этой серии, а фарисеи рифмуются с флагеллантами – сектой времен чумы, члены которой толпами бесновались вокруг трупов, подвергая себя аскезе (самобичеванию). И да, хореомания – одержимость «пляской смерти» – в чумную эпоху была реальным массовым психозом. И дьявол (секта люциферистов) в фильме тоже есть – с раздвоенным копытцем, и пир во время чумы – все приметы «великого мора». При этом «Чума в ауле Каратас» вся снята неподвижной камерой, как «наивное» и «беспомощное» раннее кино. Но в современном кино (даже при бюджете 6000 долларов, как в данном случае) это означает уже другое – принципиальный отказ от понимания и разъяснения увиденного камерой, от сопереживания увиденному. Аул, на взгляд со стороны, читается, таким образом, как загробный мир, априорно неподдающийся проникновению, подключению, пониманию.

Понять сюжет из диалогов и монтажа нельзя. Надо всматриваться во все сразу, охватывать взглядом, учитывать все целиком. Принять как данность, что ни у кого нет имен. Что акимы говорят по-русски, а главврач – только по-казахски. Что ни пыток, ни трупов, ни казни, ни даже международного экспресса не видно – их слышно, либо они – тенью – отражаются на стенах, как те же «чумные доктора». Манера повествования больше напоминает не бытописателя Боккаччо, а экзистенциалиста Камю с его столь же архетипичной «Чумой», действие которой происходило в алжирском Оране в современные писателю годы – 1940-е. Роман Камю был культурологическим исследованием нацизма, которому тогда противостояла Европа, и его корней. Они находились в метафорических «крысах», и все кончалось хорошо: доктор Риэ спас город, хотя и предполагал, что «крысы» могут вернуться. При всем сходстве манеры в фильме Ержанова все не так просто: главврач поощряет чуму, спасения аула не предвидится, и это не случайно.

Речь в «Чуме в ауле Каратас» идет не о побежденном нацизме, а о непобежденной советской власти. Ее корни – отнюдь не метафорические. Она как держалась, так и держится на демагогии («Традиции! Традиции!»), стремясь свести к нулю ценность любой отдельной человеческой жизни. Это в принципе античеловеческая власть, всех людей приравнивающая к крысам. Недаром «живые» в фильме – лишь свинья, рыбка и кошка. Целью минималистской условности в памфлете была вовсе не проповедь прописных истин вроде того, что «лучше умереть стоя», но показ демагогии во всей красе как фундаментальной основы этой власти. Нового акима пытаются приучить лишь к одному – ко лжи. Порочный круг, софизмы, ложные дилеммы: «Вот твой закованный дух. Освободи его, если хочешь. А если потом убьет?» В противовес «Покаянию» Абуладзе фильм занят не прощанием с прошлым, а его несуществованием. Загробный мир не имеет прошедшего времени.

Демагогию не вылечить черным юмором Камю или Ионеско, не принимавших нацизм. Советизм они тоже не принимали, но бороться с ним могли лишь путем «доведения до абсурда», которое он, этот самый советизм, проглатывает без труда. Нацизм агрессивен «наружу», а советизм – больше внутрь. И он не двадцать-тридцать лет, как средневековая «черная смерть», а два-три столетия может казаться не абсурдом, а эдакой вот «колоритной» традиционной реальностью. Поэтому справиться с ним можно лишь одним способом – простотой. Не говорить неправды никогда. Вообще. Неустанно, по каждому поводу ловить «местную власть» на лжи, ловить и ловить, долго и упорно, пока СССР не будет разоблачен целиком и полностью – как понятие. И сегодня, на сотом году советской власти в России, останавливаться нельзя.

chuma 3«Чума в ауле Каратас»

Даже на фоне одного юбилейного «Киношока» все русское кино сегодня находится в своего рода ауле Каратас – в загробном мире. «Традиции», повторяемость, так и не освобожденный «дух», «все привыкли»: «А зори здесь тихие», «Экипаж», «28 панфиловцев» и т.д. Демагогия нарастает.

На «Киношоке» было заметно, что кому-то просто нечего сказать – литовскому, латышскому, грузинскому режиссерам. В разной степени, но было что сказать эстонцу и узбеку. Эстонцу – намного больше. Специально не называю имена, потому что об этих фильмах здесь не написано. Фильмы разные, плохие и хорошие. Важнее тот факт, что никто из авторов сознательно не врал. Им – за пределами России – это больше даже в голову не приходит. Они действительно уже вне «загробного мира» – как и казахская картина, впервые показанная в Роттердаме, а не так давно вышедшая в казахстанский прокат. Все кругом осознали смертельную опасность «замедленной мины» демагогии, вычленили и выдавили ее из себя по капле, как А.П.Чехов. В отличие от нас.